Братская помощь

Мой завод был предприятием особой важности, работал для во­енно-промышленного комплекса, поэтому все сотрудники завода были невыездными. Об этом меня честно предупредили, когда принимали на работу, – имейте в виду, что мир за пределами Со­ветского Союза вы никогда не увидите.

Честно говоря, тогда меня это не сильно расстроило. Я, как и большинство моих знакомых, вообще не задумывался о поездках за рубеж и тем более не переживал из-за каких-то там ограничений. Это не потому, что мы были нелюбопытны, что нам было неинтерес­но, как живут люди в других странах, – очень даже интересно! – но так уж мы были устроены: надо значит надо; нельзя значит нельзя.

Каково же было моё удивление, когда в 1965 году меня, молодо­го начальника цеха, затребовали в Москву, чтобы отправить в за­рубежную командировку. Какую? Куда? Никто ничего не стал мне объяснять по телефону – приедешь в Москву и узнаешь. Сказали только, что командировка долгая, на месяц.

Это был мой первый выезд за границу, и я совершенно не пред­ставлял, что в такие поездки надо брать. К счастью, мой коллега Дмитрий Андреевич Логинов, долго проработавший в Германии по­сле войны, дал мне подробные наставления, согласно которым я ку­пил 12 четвертинок водки (тогда можно было провозить только три литра алкоголя), много копчёной колбасы, кофе и чай на завтраки. Сейчас это кажется смешным, но устами Дмитрия Андреевича, несо­мненно, говорили здравый смысл и практическая смётка.

Сложил я всё это в чемодан – и в Москву. В министерстве мне сказали, что я еду в Чехословакию помочь местным химикам с пу­ском какого-то, без уточнения, производства, что меня встретят в Праге на вокзале и всё объяснят. Мне вы­дали командировочные в рублях и наказа­ли сдать их на хранение в Сбербанк в Чопе, чтобы забрать на обратном пути. И вот я с водкой и колбасой, но без копейки каких-либо денег, чешских или советских, и без понимания, зачем я еду, оказался в Праге.

Меня действительно встречали – правительственная машина с шофёром. Машина была прекрасная, но шофёр смотрел на меня волком, и все мои попытки поддержать беседу были тщетными. Едем вдоль Влтавы, где на набережной и на мостах пристроилось множество рыбаков. Спрашиваю: «Что, рыбу ловят?» – «Нет, чер­вей учат плавать», – ядовито отвечает шофёр. Едем дальше. Вдруг вижу на дороге наш автомобиль, «Победу». Радостно восклицаю: «О, наша «Победа»! Отличный автомобиль, не находите?» – «Трак­тор во фраке, а не автомобиль», – желчно отзывается шофёр. Ка­жется, мне здесь не рады, подумал я.

Эта мысль окрепла после того, как меня доставили к министру. Ему было лет пятьдесят, а мне двадцать шесть. На его лице чита­лась нескрываемая досада – какого мальчишку прислали! Так что интерес ко мне он потерял сразу же и постарался поскорее изба­виться. Сказал, что меня сейчас отвезут в Братиславу, где всё объ­яснят. В Братиславу меня доставили тоже на красивой машине из правительственного гаража и поселили в отеле «Карлтон», в двух­комнатном номере с двумя туалетами и двумя биде, назначение которых для меня тогда было загадкой. Наличие двух туалетов тоже поставило меня в тупик, ведь я ещё недавно жил в комму­нальной квартире с несколько иным соотношением количества комнат и туалетов.

Рано утром за мной приехали и отвезли на завод к директору. Директор был раздосадован не меньше министра – да что этот мальчишка может! – и быстренько передал меня с рук на руки в цех. Тут наконец-то стало ясно, чего от меня ждут. Чехи купили у западных немцев новое производство гербицида интратион. Купи­ли всё, кроме одной стадии – получение этилмеркаптана. У чехов какая-то разработка на эту тему была, и они решили, что справят­ся сами и заодно сэкономят, но не справились. Уже скоро завод надо пускать, а они никак с этим этилмеркаптаном не могут разо­браться. Тогда обратились к Большому брату – попросили помощи у СССР. Памятуя мои успехи с запуском производства бутифоса, меня и направили для оказания братской помощи.

Сам завод меня потряс – немецкая химия, как и сотню лет на­зад, держалась на высоте и пока ещё задавала стандарты по всему миру. А самодельная установка для производства этилмеркапта­на, собранная заводчанами, действительно выглядела примитив­ной и ненадёжной. Ну хорошо, говорю, давайте сейчас нарисуем, как надо сделать. Я рисую, и по ходу дела мы обсуждаем с колле­гами все детали.

Говорим, естественно, по-русски, тогда в странах «народной демо­кратии» русский язык преподавали во всех школах, многие хорошо его знали и при обращении всегда отвечали по-русски, не делая вид, что не понимают. Вот и давешний водитель хоть и бурчал постоянно что-то нелюбезное, но бурчал-то по-русски. Я был не против. Не хва­тало мне ещё языкового барьера при первой заграничной поездке.

За день сделали чертежи, и меня опять ведут к директору. Но теперь его как подменили: он уже улыбается, радушен, видимо, ему доложили, что парень хоть и молодой, но соображает. «Раз вы такой спец, не хотите пройти по остальным цехам, посмотреть – может, что-то посоветуете?» Конечно, я согласился – мне самому всё это было безумно интересно, тем более что свою работу я, в сущности, уже сделал.

В течение пяти дней в цеху по моим чертежам монтировали установку. Через пять дней всё готово. Запускаем, и она работает идеально. Обалдевший директор трясёт мою руку и говорит: «Мы вас не отпустим! Мало ли что случится. Вы должны быть рядом, пока завод не запустим». Пришлось мне пробыть там три с полови­ной недели, что удивительным образом совпало с запланирован­ной длительностью командировки.

Первую половину дня я проводил на заводе, мне показывали цеха, задавали вопросы. Должен сказать, что я увидел много инте­ресного и полезного, например – как компактно построено совре­менное химическое производство, как мало обвязки (в отличие от наших заводов, где всё завешано трубами), потому что аппараты смонтированы один к другому. Помню, я хотел пошутить по этому поводу, что, дескать, это из-за того, что у них страна маленькая, ме­сто берегут, но, представив возможный ответ с намёком на нашу бесхозяйственность, от шутки воздержался.

Во второй половине дня мне показывали местные красоты – чудесные Татры, пещеры, озёра. Каждый вечер ходил в гости к раз­ным сотрудникам, у многих из них были русские жёны, которыми они обзавелись в СССР ещё в студенчестве. Приходил с неизмен­ным подарком – четвертинкой и колбасой, каждый раз поминая добрым словом моего «наставника» Логинова. Надо ли говорить, как вкусно меня кормили домашней едой. В общем, жил как при коммунизме – без денег.

Меня продержали в Братиславе до 24 декабря и накануне Рож­дества снова привезли в Прагу к министру. От холодного приёма не осталось и следа. Он принял меня восторженно, долго благо­дарил, поил кофе. Здесь же мне вручили премию за пуск – мно­го-много денег по контракту, который я не только не подписывал, но даже не знал о его существовании, и небольшую компенсацию моих дорожных расходов. А у меня и кошелька-то нет. Пришлось рассовать деньги по карманам: мне предстояло сдать их в мини­стерство. Помощники и секретари министра всячески обхаживали меня, сделали мне бутерброды в дорогу и отвезли в магазин, чтобы я купил домой подарки. Компенсация оказалась весьма кстати.

Помню, купил там замечательные ёлочные игрушки, красивое платье для дочки – она его долго носила, а потом оно переходило по наследству, и всем моим женщинам – обувь. Но здесь я про­махнулся, покупал по русским размерам, и потом уже выяснилось, что чешские размеры сильно отличаются от русских, поэтому всю обувь, что я привёз, пришлось кому-то отдать. Потом меня все спрашивали – что же ты не позвонил, не уточнил, что покупать? Отвечу, как тогда: даже мысли такой не возникло. Никогда из-за рубежа не звонил домой и вопросов типа «что купить» не задавал, потому что времени на магазины, как правило, не было, а если и было, то немного, в самую последнюю минуту.

Меня привезли на вокзал. Сел в поезд, вагон СВ, три места в купе, два нижних и одна верхняя полка. В купе никого, а поезд вот-вот тронется. Прекрасно, думаю, сейчас поем свои бутербро­ды. Но не успел я их достать, как в купе вошли запыхавшиеся мужчина и женщина. Мужчина, невзрачный такой, сразу забрался на верхнюю полку и заснул. А женщина – крупная, видная, сим­патичная, с хорошим русским языком, расположилась внизу и с любопытством посматривала на меня. Я представился, мы раз­говорились. Оказалось, что её спутник – это председатель чеш­ской туристической компании «Чедок» (аналог нашего «Интури­ста» советских времен), а она – его референт. Через 20 минут мы хохотали с ней так, что было слышно во всём вагоне: она знала массу анекдотов, я тоже. Глава «Чедока» проснулся и присоеди­нился к нашему разговору. И тут я понял, что останусь голодным – угостить мне их нечем, все чекушки и колбаса кончились, а бу­тербродами угощать неудобно, и уж тем более есть эти бутербро­ды в их присутствии.

Вера, а именно так звали мою попутчицу, как будто прочитала мои мысли и пригласила сходить перекусить в ресторан. Я честно признался, что денег нет – все кроны потратил на подарки, а рубли ждут меня в Чопе. Она весело отмахнулась, мол, какие пустяки, я вас угощаю. Это был европейский вариант угощения, когда вста­ешь из-за стола таким же голодным, каким садился за стол. Лад­но, думаю, мне бы до Чопа добраться, и я вам покажу, что такое «угощать». В общем – показал. Моё угощение по-русски кончилось тем, что в Киеве, где выходили мои попутчики, я выносил главу «Че­дока» на плечах и нёс до машины. А с Верой мы дружили ещё три года – переписывались. Она присылала подарки моим девочкам. А потом, в 1968 году, во время «Пражской весны», Вера погибла – она была отчаянная коммунистка.

ИНГА

Сергей действительно никогда не звонил домой из своих командировок, сколь бы длительными они ни были, включая загра­ничные. Во-первых, тогда не было мобиль­ных телефонов, а пользоваться заводски­ми было не принято. Да и времени на разговоры у него не оставалось, все часы и минуты были расписаны. Но однажды он всё-таки позвонил – из Китая. Позвонил только ради того, чтобы сказать: «Я стою на Великой Китайской стене!» Радость и восторг его переполняли настолько, что он не мог не поделиться со мной. Это было начало 90-х годов, мобильные телефоны уже начали по­являться, и кто-то из коллег дал ему трубку, чтобы сделать один короткий звонок.

Он никогда не брал меня в свои поездки на всякие съезды, конференции и приёмы, хотя это было нормой и его коллеги именно так и поступали. Но однажды получилось так, что в свои командировки в Ташкент мы летели одним самолётом. Сергей – на Менделеевский съезд, я – на завод в Чирчик. Его коллеги уви­дели нас вдвоём и стали снисходительно улыбаться: наконец-то и Голубков взял с собой жену. Как же они были удивлены, когда, выйдя из самолета, мы с Сергеем расцеловались и пошли в раз­ные стороны. Это была наша единственная совместная поездка.

ЦИТАТА

Жизнь — не те дни, что прошли, а те, что запомнились.

Габриэль Гарсия Маркес