Соратник

Юрий Михайлович Лужков недавно подарил мне свою очередную книгу вот с такой дарственной надписью: «Дорогому моему сердцу и разуму Сергею Викторовичу – учителю и другу, с которым мне было интересно работать, а в настоящее время – идти по жизни!» Действительно, с Юрием Михайловичем меня связывают многие годы тесного сотрудничества и тёплой дружбы.

К тому времени как я начал работать замминистра у Костандо­ва, Юрий Михайлович Лужков уже был своим человеком в мини­стерстве, причём весьма известным – директор Опытно-конструк­торского бюро автоматики (ОКБА), депутат Моссовета, рыбак, охот­ник, человек, с которым дружит удача. Он был большим любимчи­ком Леонида Аркадьевича и платил ему той же монетой.

С Юрием Михайловичем меня свело, разумеется, дело. В то вре­мя мы бились над технологией очень сложного химического ору­жия. Мы знали, что оно есть у американцев, но никаких следов в печати найти не удалось. По нашей технологии процесс должен был протекать в уникальной установке, смонтированной внутри огромного трёхсоткубового защитного резервуара. Вероятность взрыва была довольно высока, поэтому нам нужен был надёжный автоматический контроль давления в резервуаре. А прежде надо было с помощью приборов протестировать сам резервуар – вы­держит ли он давление в принципе.

Юрий Михайлович выделил нам один из своих филиалов в Ред­кине. К тому времени его ОКБА обзавелось новым названием – НПО «Химавтоматика» и 15-ю филиалами по всей стране. Директор ред­кинского филиала Виктор Николаевич Федорчук нашу задачу решил. На деле он оказался добрейшим человеком, и мы подружились.

И тут меня вызывают в Кремль на заседание Военно-промыш­ленной комиссии (ВПК). Не успеваю войти, как в меня бьют изо всех стволов: «Что вы себе позволяете? Срываете запуск важней­шей ракеты! Ваш Лужков подписался, что берётся сделать назем­ный старт ракеты, и не сделал!» Я с ходу бросаюсь в бой: «Этого не может быть, не перекладывайте с больной головы на здоровую. Лужков не мог подписывать такие документы – его подпись ниче­го не значит без согласования с руководством Минхимпрома!»

Вообще-то я знал, что Лужков – человек рисковый, он мог подписать что угодно. Но не ради собственной выгоды, а ради дела, ради «Химавтоматики», для развития которой нужны были ресурсы. На самом деле он выполнил обещанное – сделал все при­боры, необходимые для старта ракеты, но не учёл обстоятельство, очевидное для космических специалистов, – при старте ракеты всё вокруг трясется и качается. А он сделал свои приборы для нормальных условий, в которых они прекрасно работали, но при дикой качке отказыва­ли. К счастью, в ВПК работали вменяемые мужики. Поняли, что и они лажанулись, поэтому мы просто вместе посмеялись, дого­ворились подписать новое соглашение между министерством и ВПК с уточнённым техническим заданием, и на этом инцидент был исчерпан.

Юрий Михайлович знал, что меня вызвали в Кремль по его поводу, и страшно нервничал. Он понимал, что если я доложу ми­нистру о его художествах, то ему не поздоровится. А я из Кремля позвонил ему, сказал – жди, сейчас приеду. Приехал, поговорили, я разобрался в ситуации и объяснил ему, где и почему он неправ. Лужков понял, что я не буду докладывать министру. С этого дня мы подружились.

В его подчинении работало 20 тысяч сотрудников. Меня поража­ло, как он умел разбираться в людях и как его обожали сотрудники – для них он был непререкаемым авторитетом. И это объяснимо. Юрий Михайлович не только разбирался в технических проблемах, в содержании, но и сам предлагал оригинальные проектные реше­ния. У него, между прочим, около 200 авторских свидетельств на приборы, устройства и методы.

Ассортимент приборов и устройств, которые изготавливала его «Химавтоматика», насчитывал 1 400 видов. Некоторые из них про­изводили по пять тысяч штук. И ни одной рекламации за все годы работы! Лужков полностью обеспечил химическую отрасль датчиками и контрольными приборами всех типов, благодаря ему при­борное обеспечение нашей химии в считаные годы приблизилось к мировому.

Юрий Михайлович и его «Химавтоматика» скоро стали палоч­кой-выручалочкой для отрасли. Мир относился ревниво к нашим химическим успехам. Тогда, при соревновании систем, никто не торопился нам помогать, но едва ли не все были готовы ослож­нить жизнь. В то время мы покупали много западных технологий и оборудования. Все процессы были, разумеется, оснащены различ­ными контролирующими приборами и автоматикой. Именно они первыми выходили из строя. Заменить вышедшее из строя устрой­ство – это не только дорого, но это ещё и время, дни и недели. А мы не могли позволить себе, чтобы производство простаивало. Поэтому всякий раз, как только тот или иной прибор безнадежно ломался, а происходило это постоянно, звонили Лужкову: «Юрий Михайлович, высокотемпературный клапан полетел. Выручите?» И Юрий Михайлович всегда выручал – изготавливал новый, отече­ственный клапан по образу и подобию сломавшегося западного. С его помощью мы постепенно заменили всю импортную автомати­ку на заводах отрасли.

Вот вам характерная история. В очередной раз на заводе в Каза­ни, где выпускали металлические баллончики для бытовых аэро­золей, вышел из строя итальянский контрольный прибор. Это был ручной датчик состава сплава «олово – свинец». Его использовали в качестве припоя при изготовлении баллончиков. Как только со­отношение металлов в сплаве отклонялось от требуемого (11/89%), припой переставал работать, баллончики теряли герметичность – шли горы брака. Итальянцы отказались поставить новый прибор даже за деньги. Завод пришлось остановить, и Леонид Аркадьевич позвонил Лужкову – выручай! Прибор кажется таким простым. Мо­жет, удастся сделать? – Присылайте, попробуем.

Прибор доставили самолетом вечером. Он и правда выглядел чрезвычайно простым – кювета на палке, ручка и миллиампер­метр. Но как же он работает? Лужков вертел его в руках, вертел, а потом говорит своему сотруднику: «Режь! Здесь, в кювете, долж­но быть двойное дно». – «Но если разрежу, то уже не соберём!» – «Режь под мою ответственность». Действительно, там было двой­ное дно, в котором лежал контрольный сплав нужного состава. Здесь же были размещены дифференциальные термопары. Стои­ло погрузить кювету в расплав, как прибор начинал сопоставлять контрольный состав с измеряемым и показывал, насколько приго­товленный сплав отклоняется по составу от контрольного, то есть что нужно добавить – свинец или олово. За ночь сделали прибор, проверили – работает. Утром Лужков позвонил Костандову: «Лео­нид Аркадьевич, мы сделали». – «Не может быть! Не верю!» – «За­бирайте и убедитесь». – «А можно парочку сделать – на всякий слу­чай?» – «Сделаем второй к вечеру».

К Юрию Михайловичу обращались за помощью и из других от­раслей. Например, «Химавтоматика» обеспечивала условия, не­обходимые для жизнедеятельности космонавтов в космических аппаратах. Для начала – в наземных экспериментах, которые проводили в Институте медико-биологических проблем (ИМБП). В одном таком эксперименте три добровольца должны были про­вести полгода в изолированном помещении, имитирующем ор­битальную космическую станцию. «Химавтоматика» изготовила приборы, которые поддерживали в этом помещении постоянные параметры – температуру, влажность, газовый состав воздуха, со­став воды и пр. Сделано было всё в строгом соответствии с тех­ническим заданием, которое выдал ИМБП. И вдруг добровольцы начали болеть один за другим. В чём дело? Оказалось, что среда с постоянными параметрами для человека вредна. Его организму нужна непрерывная тренировка, которую обеспечивают колеба­ния и непостоянство окружающей среды. Пришлось приборы пе­ределывать. Когда они начали работать в стохастическом режиме, случайно меняя параметры среды, все проблемы со здоровьем добровольцев исчезли.

Нет сомнений, что личный вклад Юрия Михайловича в решение актуальных проблем отрасли был выдающимся. Поэтому в 1987 году по моей рекомендации его назначили начальником Управле­ния науки и техники Минхимпрома, то есть сильно повысили. Но тут случилась перестройка, и наши пути разошлись. В конце 80-х он ушёл в Мосгорисполком и возглавил Мосгорагропром.

И вдруг мы встречаемся в подъезде нашего дома на улице Алек­сандра Невского. Оказывается, Мосгорисполком дал ему квартиру точно под нами. Так мы стали соседями. В то время у Юрия Ми­хайловича умерла жена, и мы старались почаще приглашать его к себе. Он обожал петь и знал все советские песни. Как только у нас дома собиралась певческая компания, мы стучали по батарее разводным ключом, и он прибегал к нам.

Однажды вечером ужинаем вместе. Он спрашивает Ингу:

– Где хранишь картошку?

– Далеко, в гараже.

– А давай на балконе поставим ларь с контролируемой темпе­ратурой?

– Давай.

Через пару дней привозит ларь, устанавливает на балконе, под­ключает контактный термометр, и всю зиму мы горя не знаем – кар­тошка всегда под рукой. Но летом моя мама в пустой ларь загру­зила стеклянные банки и сломала термометр. Проходит какое-то время, и Юрий Михайлович спрашивает: «Как там ларь? Оправды­вает себя?» – «Сломался». – «А что же вы раньше не сказали?»

Через несколько дней прихожу с работы. У мамы смущённый вид. Говорит, заходил мужчина, починил ларь, и я за работу дала ему две вяленые рыбки. На следующий день звонит мне Лужков: «Я тут вчера у тебя честно две рыбки заработал». Хорошо, что мама ему пятёрку не дала на водку, совсем неудобно вышло бы.

Когда в стране случился разлом, Юрий Михайлович сильно по­мог химикам. К тому времени он уже был вице-мэром. Он оставил наше министерство в здании на Гиляровского, а когда министер­ство приказало долго жить и появилась его замена – Росхим­нефть, он выделил нам другое хорошее место обитания. Что бы мы его ни просили в те годы, он всегда находил решение. А в 1992 году пригласил меня поработать своим главным советником по химии со всеми полномочиями и удостоверением правительства Москвы. И вот здесь мы прекрасно потрудились вместе на благо столицы.

Во-первых, мы отказались от хлорирования питьевой воды и пе­решли на гипохлорит. На московские деньги построили два новых завода – «Гипохлорит» в Некрасовке и производство коагулянтов на базе объединения «Аурат» в Москве. В результате, отказавшись от хлора, мы освободили несколько тысяч гектаров земли и верну­ли их городу. Дело в том, что производство хлора – дело опасное и требует больших санитарных территорий.

Второй проект – и того хлеще. Мы ликвидировали в Москве поч­ти все поля орошения. Этим невинным выражением обозначают места, где собираются канализационные стоки – действительно необъятные поля, вонючие и в общем-то ядовитые. Вместо этого мы построили два современных завода, на которых сжигается всё, что вытекает из московской канализации. Органика сгорает, выде­ляя большое количество тепла. А в сухом остатке остаётся неорга­нический пепел, который крайне полезно вносить в почву.

Не поверите, но и сейчас, когда Юрий Михайлович давно уже не мэр Москвы, мы, как только встретимся, продолжаем придумы­вать и обсуждать «химические» проекты для Москвы и москвичей. Я счастлив, что мы действительно многие десятилетия настоящие друзья и соратники.

ЦИТАТА

В чем смысл жизни? Служить другим и делать добро.

Аристотель