Распад СССР я воспринял не только как абсолютное зло, но и как зло, направленное против меня лично. Сейчас поясню, о чём я.
Зона моей ответственности в министерстве постоянно расширялась. Леонид Аркадьевич и его преемники то и дело подбрасывали мне новые задачи. Одна из таких объёмных – строительство химических предприятий в республиках. В те годы мы активно строили заводы в Белоруссии и на Украине, в Прибалтике и в Средней Азии, в Грузии, Армении и Азербайджане. Это была очень продуманная, осознанная политика. Мы не только размещали заводы поближе к сырью и поближе к границам на случай возможного будущего экспорта, но также создавали в республиках рабочие места, развивали их национальную экономику. Кто же тогда знал, что в одночасье мы потеряем республики вместе со всеми нашими заводами, в которые были вложены колоссальные деньги, гигантский труд, людские судьбы.
Мои службы тратили больше половины рабочего времени на химические проекты в республиках. Мы строили завод по производству хлоропренового каучука в Армении. К тому времени Армения занимала второе место в СССР по объему производства химической продукции, то есть была развитой химической республикой. Там уже стоял небольшой завод по производству хлоропрена из ацетилена мощностью 20 тысяч тонн. Но продукт был грязный, мощность маленькая, и мы стали строить на этом месте производство на 100 тысяч тонн из другого сырья – дивинила. Получился самый крупный в мире хлоропреновый завод, потому что максимальная мощность, которую достигли на Западе к тому времени, составляла 50 тысяч тонн.
В Туркмении мы радикально обновили и увеличили производство йода и брома, поскольку там есть роскошное сырьё – природные подземные воды, богатые этими элементами. Кстати, по запасам йода Туркменистан занимает четвёртое место в мире. В Таджикистане с богатыми месторождениями каменной соли начали производить хлор, каустик, фреоны и аэрозоли на их основе. Последние производства закупили в Италии.
Мы обращали внимание не только на наличие сырья, но и на другие природные условия, например – на влажность воздуха. В Узбекистане воздух сухой, поэтому уникальное производство гидрида алюминия, не терпящего влаги, мы построили там. Там же запустили производство дефолиантов и гербицидов для сельского хозяйства, поскольку спрос в республике на эти продукты был гарантированно высокий, а значит, и заинтересованность в производстве была.

Одним словом, мы проделали колоссальную системную работу. И вот декабрь 1991 года. В один ужасный день нам объявили, что СССР больше не существует. И наша отрасль стала заложницей этого чудовищного разлома страны. Буквально на следующий день после распада СССР начались межнациональные конфликты, а те, которые к тому времени уже разгорелись, запылали с невиданной силой. Сумгаит, Карабах. Либералы донельзя накаляли и без того напряжённую обстановку. Поэтесса и публицист Сильва Капутикян и писатель Зорий Балаян кричали и требовали в СМИ, чтобы немедленно были закрыты все химические заводы и атомная электростанция, что правительство СССР превратило маленькую Армению в химический придаток, что это геноцид армянского народа и нам не нужна ваша поганая химия – забирайте себе.
Я помню, что мы оказались в те дни в Ереване. Стояла зима, но в магазинах было пусто, в гостинице не кормили. Мы пошли на рынок – и там никого и ничего! Дело в том, что на армянских рынках традиционно работали азербайджанцы из Карабаха. Но армяне выгнали их всех в одночасье. И вдруг видим азербайджанца в кепке типа «аэродром». Он одиноко чем-то торговал, а на прилавке стояла табличка с надписью «Я – гурузин». Желание заработать пересилило инстинкт самосохранения и национальную самоидентификацию.

Мы пытались объяснять высокому начальству в Армении, что заводы останавливать нельзя, поскольку теплом отработанных газов обогревают города. Атомную электростанцию тем более останавливать нельзя – без неё не будут работать заводы, и вообще ничего не будет. Нас не послушали – закрыли заводы, закрыли АЭС. В результате в Ереване было так холодно, что в квартирах устанавливали самодельные печки – «буржуйки», которые топили паркетом и мебелью, а также рубили в городе ценнейшие породы деревьев. А меня Карен Серопович Демирчян, первый секретарь ЦК КП Армении, объявил персоной нон грата.
Но уже через четыре месяца ко мне приехали представители армянского правительства. Во-первых, попросили прощения, во-вторых, спросили, возможно ли заново пустить остановленные заводы. Если запустите АЭС, то тогда можно будет запустить заводы, сказал я. Без АЭС ничего не получится – нужно много энергии. Мне ответили, что АЭС запустить невозможно, все боятся радиации. На этом и расстались. АЭС запустили через два года.
Прошло ещё пять лет. К тому времени Юрий Михайлович Лужков стал мэром Москвы. В Москве была очень сильная армянская диаспора. Её представители попросили Лужкова уговорить меня пустить остановленные заводы. Лужков звонит мне – летим в Ереван.
Нас встречают и привозят, не поверите, к тому самому Демирчяну, который стал уже председателем Национального собрания Армении. Ему неудобно, он извиняется и собирает срочную сессию Собрания, на которой решают снять с меня ярлык «персона нон грата». Я опять стал желанным гостем Армении. Но, увы, было уже поздно.
Нас привезли на завод, где ждали те немногие специалисты, что остались. А ведь в своё время на заводе работало пять тысяч человек. После того как его остановили, инженеры и технологи подались на заработки – кто куда. Мы вместе обошли цеха, всё внимательно осмотрели и пришли к выводу, что завод по производству хлоропренового синтетического каучука восстановить невозможно, он умер.
Умер и директор завода Степан Амаякович Асцвататрян. Ему было шестьдесят с небольшим, но все эти треволнения он не смог пережить. Об этом мне рассказала его бывшая секретарша. Я достал из кошелька приличную сумму, передал ей и попросил купить побольше цветов и положить на могилу Степана Амаяковича от моего имени. Секретарша немного помялась, но потом всё-таки решилась: «Сергей Викторович, можно я поступлю иначе? Можно я передам эти деньги его семье, и пусть уж они решают, как ими распорядиться – цветы ли купить, продукты ли…» Разумеется, я не возражал. Бедность там царила унизительная.
Аналогичная ситуация сложилась и в Азербайджане: и там борцы за «правое дело» потребовали закрыть все химические заводы. Это случилось сразу после трагических событий в Сумгаите – городе химиков, где мы построили несколько химических производств. Тогдашняя власть в Азербайджане потеряла свой авторитет, поэтому за разрешением закрыть заводы активисты обратились к муфтию. Мы срочно вылетели в Баку военно-транспортным самолетом, и я написал подробную записку муфтию, почему ни в коем случае нельзя закрывать заводы в Сумгаите и Бакинский нефтеперерабатывающий завод. Среди наших аргументов были те же, что и в Ереване, – города замерзнут, потому что химические производства их обогревают, потеряете рабочие места и деньги…
Муфтий пригласил меня к себе через три часа после того, как прочитал мою записку. Это был красивый человек за пятьдесят, элегантный, в соответствующем облачении, чалме, и, судя по разговору, очень образованный. Он выслушал меня, задал вопросы и распорядился НПЗ в Баку не закрывать. Однако заводов в Сумгаите это не касалось, и их остановили. Но тут за дело взялись директора. В течение недели они вели разъяснительную работу, убеждали муфтия и победили – заводы были пущены. Но, увы, ненадолго.
Такая же участь постигла наши заводы в большинстве республик – их убили. Какими же идиотами надо было быть, чтобы зарезать кур, несущих золотые яйца. Но есть счастливые исключения – Белоруссия и Узбекистан. Здесь и сейчас продолжают работать наши заводы и приносят экономике этих стран большие деньги.

ИНГА
В те дни Сергей приходил домой очень озабоченный и огорчённый, поскольку было непонятно, что дальше. Химические производства в нашей стране зависели друг от друга, и падение одного завода влекло за собой падение другого – он хорошо это знал. Нужно было любым способом удержать основные заводы вместе, чтобы они не потеряли связи. Однако достучаться до новой власти, которая состояла сплошь из некомпетентных людей, было невозможно. Всем «бывшим», то есть истинным профессионалам, кто знал всё о промышленности и мог ею управлять, Ельцин указал на дверь.
Сергей был безумно удручен, что его опыт, силы и руки не нужны. И тогда я предложила ему взять под своё крыло какой-нибудь заводик, пусть даже он будет расположен на краю страны. Подальше от взбунтовавшейся Москвы. На что он мне ответил: «Я подожду, пока я потребуюсь государству». Но так и не потребовался… Были потеряны двадцать лет, в течение которых страна катилась под откос. Только Сергей и такие же, как он, могли этого не допустить.
ЦИТАТА
Живут лишь те, кто творит добро.
Лев Толстой