Злое дело

Распад СССР я воспринял не только как абсолютное зло, но и как зло, направленное против меня лично. Сейчас поясню, о чём я.

Зона моей ответственности в министерстве постоянно расширя­лась. Леонид Аркадьевич и его преемники то и дело подбрасывали мне новые задачи. Одна из таких объёмных – строительство хими­ческих предприятий в республиках. В те годы мы активно строили заводы в Белоруссии и на Украине, в Прибалтике и в Средней Азии, в Грузии, Армении и Азербайджане. Это была очень продуманная, осознанная политика. Мы не только размещали заводы поближе к сырью и поближе к границам на случай возможного будущего экспорта, но также создавали в республиках рабочие места, раз­вивали их национальную экономику. Кто же тогда знал, что в од­ночасье мы потеряем республики вместе со всеми нашими заво­дами, в которые были вложены колоссальные деньги, гигантский труд, людские судьбы.

Мои службы тратили больше половины рабочего времени на хи­мические проекты в республиках. Мы строили завод по производ­ству хлоропренового каучука в Армении. К тому времени Армения занимала второе место в СССР по объему производства химиче­ской продукции, то есть была развитой химической республикой. Там уже стоял небольшой завод по производству хлоропрена из ацетилена мощностью 20 тысяч тонн. Но продукт был грязный, мощность маленькая, и мы стали строить на этом месте производ­ство на 100 тысяч тонн из другого сырья – дивинила. Получился самый крупный в мире хлоропреновый завод, потому что макси­мальная мощность, которую достигли на Западе к тому времени, составляла 50 тысяч тонн.

В Туркмении мы радикально обновили и увеличили производ­ство йода и брома, поскольку там есть роскошное сырьё – при­родные подземные воды, богатые этими элементами. Кстати, по запасам йода Туркменистан занимает четвёртое место в мире. В Таджикистане с богатыми месторождениями каменной соли на­чали производить хлор, каустик, фреоны и аэрозоли на их основе. Последние производства закупили в Италии.

Мы обращали внимание не только на наличие сырья, но и на другие природные условия, например – на влажность воздуха. В Узбекистане воздух сухой, поэтому уникальное производство ги­дрида алюминия, не терпящего влаги, мы построили там. Там же запустили производство де­фолиантов и гербицидов для сельского хозяйства, посколь­ку спрос в республике на эти продукты был гарантированно высокий, а значит, и заинтересо­ванность в производстве была.

Одним словом, мы продела­ли колоссальную системную ра­боту. И вот декабрь 1991 года. В один ужасный день нам объ­явили, что СССР больше не су­ществует. И наша отрасль стала заложницей этого чудовищного разлома страны. Буквально на следующий день после распада СССР начались межнациональные конфликты, а те, которые к тому времени уже разгорелись, запылали с невиданной силой. Сумгаит, Карабах. Либералы донельзя накаляли и без того напря­жённую обстановку. Поэтесса и публицист Сильва Капутикян и писатель Зорий Балаян кричали и требовали в СМИ, чтобы немед­ленно были закрыты все химические заводы и атомная электро­станция, что правительство СССР превратило маленькую Арме­нию в химический придаток, что это геноцид армянского народа и нам не нужна ваша поганая химия – забирайте себе.

Я помню, что мы оказались в те дни в Ереване. Стояла зима, но в магазинах было пусто, в гостинице не кормили. Мы пошли на ры­нок – и там никого и ничего! Дело в том, что на армянских рынках традиционно работали азербайджанцы из Карабаха. Но армяне выгнали их всех в одночасье. И вдруг видим азербайджанца в кеп­ке типа «аэродром». Он одиноко чем-то торго­вал, а на прилавке стояла табличка с надписью «Я – гурузин». Желание заработать пересилило инстинкт самосохранения и национальную само­идентификацию.

Мы пытались объяснять высокому начальству в Армении, что заводы останавливать нельзя, поскольку теплом отработанных газов обогревают города. Атомную электростанцию тем более останавливать нельзя – без неё не будут работать заводы, и вооб­ще ничего не будет. Нас не послушали – закрыли заводы, закры­ли АЭС. В результате в Ереване было так холодно, что в квартирах устанавливали самодельные печки – «буржуйки», которые топили паркетом и мебелью, а также рубили в городе ценнейшие породы деревьев. А меня Карен Серопович Демирчян, первый секретарь ЦК КП Армении, объявил персоной нон грата.

Но уже через четыре месяца ко мне приехали представители ар­мянского правительства. Во-первых, попросили прощения, во-вто­рых, спросили, возможно ли заново пустить остановленные заво­ды. Если запустите АЭС, то тогда можно будет запустить заводы, сказал я. Без АЭС ничего не получится – нужно много энергии. Мне ответили, что АЭС запустить невозможно, все боятся радиации. На этом и расстались. АЭС запустили через два года.

Прошло ещё пять лет. К тому времени Юрий Михайлович Лужков стал мэром Москвы. В Москве была очень сильная армянская диас­пора. Её представители попросили Лужкова уговорить меня пустить остановленные заводы. Лужков звонит мне – летим в Ереван.

Нас встречают и привозят, не поверите, к тому самому Демирчя­ну, который стал уже председателем Национального собрания Ар­мении. Ему неудобно, он извиняется и собирает срочную сессию Со­брания, на которой решают снять с меня ярлык «персона нон грата». Я опять стал желанным гостем Армении. Но, увы, было уже поздно.

Нас привезли на завод, где ждали те немногие специалисты, что остались. А ведь в своё время на заводе работало пять ты­сяч человек. После того как его остановили, инженеры и техно­логи подались на заработки – кто куда. Мы вместе обошли цеха, всё внимательно осмотрели и пришли к выводу, что завод по производству хлоропренового синтетического каучука восста­новить невозможно, он умер.

Умер и директор завода Степан Амаякович Асцвататрян. Ему было шестьдесят с небольшим, но все эти треволнения он не смог пережить. Об этом мне рассказала его бывшая секретарша. Я до­стал из кошелька приличную сумму, передал ей и попросил купить побольше цветов и положить на могилу Степана Амаяковича от моего имени. Секретарша немного помялась, но потом всё-таки решилась: «Сергей Викторович, можно я поступлю иначе? Можно я передам эти деньги его семье, и пусть уж они решают, как ими распорядиться – цветы ли купить, продукты ли…» Разумеется, я не возражал. Бедность там царила унизительная.

Аналогичная ситуация сложилась и в Азербайджане: и там борцы за «правое дело» потребовали закрыть все химические за­воды. Это случилось сразу после трагических событий в Сумгаи­те – городе химиков, где мы построили несколько химических производств. Тогдашняя власть в Азербайджане потеряла свой авторитет, поэтому за разрешением закрыть заводы активисты обратились к муфтию. Мы срочно вылетели в Баку военно-транс­портным самолетом, и я написал подробную записку муфтию, почему ни в коем случае нельзя закрывать заводы в Сумгаите и Бакинский нефтеперерабатывающий завод. Среди наших аргу­ментов были те же, что и в Ереване, – города замерзнут, потому что химические производства их обогревают, потеряете рабочие места и деньги…

Муфтий пригласил меня к себе через три часа после того, как прочитал мою записку. Это был красивый человек за пятьдесят, элегантный, в соответствующем облачении, чалме, и, судя по разговору, очень образованный. Он выслушал меня, задал вопро­сы и распорядился НПЗ в Баку не закрывать. Однако заводов в Сумгаите это не касалось, и их остановили. Но тут за дело взя­лись директора. В течение недели они вели разъяснительную ра­боту, убеждали муфтия и победили – заводы были пущены. Но, увы, ненадолго.

Такая же участь постигла наши заводы в большинстве респу­блик – их убили. Какими же идиотами надо было быть, чтобы заре­зать кур, несущих золотые яйца. Но есть счастливые исключения – Белоруссия и Узбекистан. Здесь и сейчас продолжают работать наши заводы и приносят экономике этих стран большие деньги.

ИНГА

В те дни Сергей приходил домой очень озабоченный и огорчённый, поскольку было непонятно, что дальше. Химиче­ские производства в нашей стране зави­сели друг от друга, и падение одного за­вода влекло за собой падение другого – он хорошо это знал. Нужно было лю­бым способом удержать основные заво­ды вместе, чтобы они не потеряли связи. Однако достучаться до новой власти, которая состояла сплошь из некомпетентных людей, было невозможно. Всем «бывшим», то есть истинным профессионалам, кто знал всё о промышленности и мог ею управлять, Ельцин указал на дверь.

Сергей был безумно удручен, что его опыт, силы и руки не нужны. И тогда я предложила ему взять под своё крыло ка­кой-нибудь заводик, пусть даже он будет расположен на краю страны. Подальше от взбунтовавшейся Москвы. На что он мне ответил: «Я подожду, пока я потребуюсь государству». Но так и не потребовался… Были потеряны двадцать лет, в течение которых страна катилась под откос. Только Сергей и такие же, как он, могли этого не допустить.

ЦИТАТА

Живут лишь те, кто творит добро.

Лев Толстой