Берём!

Мы с Ингой начали жить вместе, обойдясь без родительского бла­гословения. Мы даже не были знакомы с семьями друг друга. Я лишь знал, что у неё мама живёт в Петрозаводске, вместе с бабуш­кой и Ингиной сестрой, инвалидом, и все – в одной квартире в де­ревянном двухэтажном доме. Инга знала, что моя мама живёт в Орше, а братья живут отдельно, сами по себе. Вот и все сведения. В те годы молодые люди вообще не заморачивались социальным и имущественным положением, а мы с Ингой – тем более, нам хва­тало друг друга, мы ни о чём другом не думали.

Но однажды Инга говорит – есть возможность познакомиться с моей мамой. Конечно, говорю, всегда готов, но как? Она же в Пе­трозаводске. «Мама должна ехать в Москву, а поезд идёт через Ле­нинград, вот на вокзале и встретимся», – отвечает Инга. Приехали на Московский вокзал, и Инга остановилась у депутатского зала. Вскоре объявляют, что поезд Петрозаводск – Москва прибыл. И через три минуты появляется женщина. Она идёт к нам стреми­тельным, широким шагом, полы плаща развеваются. Под плащом строгий костюм, а во рту – папироса «Беломорканал». «Знакомься, это моя мама, Нина Павловна», – сказала Инга. Не помню, что я ответил. Помню только, как обалдело смотрел на значок депутата Верховного Совета, который красовался на груди у мамы. А в го­лове промелькнуло: хочешь быть достойным такой мамы – надо делать карьеру.

Нина Павловна осмотрела меня внимательно с ног до головы, перевела взгляд на дочь и сказала: «Я бы просила вас, во-первых, подождать со свадьбой до окончания института. (Мне оставалось два года, Инге – год.) А во-вторых, хотелось бы понять, что это за парень. Отвези его в Разлив. Как Милица решит – так и будет. Меня не провожайте». Развернулась и ушла. Я понял, что, возможно, у меня будет очень строгая тёща. И стал интересоваться, кто же у нас мама. В то время мама была вторым секретарём горкома партии Петрозаводска Ка­рельской АССР.

Инга трепетно относилась к поручениям мамы, поэтому в ближайший выходной мы отправились в Разлив. По дороге Инга дала вводную. Милица – это её тетка, родная сестра Нины Павловны. Её муж, дядя Костя, работал слесарем-инструмен­тальщиком 7-го разряда на Сестрорецком оружейном заводе. Их сыновья, Володя и Олег, оба работали на том же заводе. Ещё была дочка Верочка, девчонка одиннадцати лет. «Ты не тушуйся, – успо­коила меня Инга, – они люди простые». Но я был весь в напряже­нии от предстоящей встречи, от которой, возможно, зависело сча­стье моей жизни.

Приехали на станцию, Инга мнётся и показывает на магазин. Действительно, надо что-то купить, с пустыми руками в гости не­удобно. Показываю на полку с вином, но Инга замотала головой – нет, не надо вина, купи что-нибудь покрепче. Водку что ли? «Стар­ку»? Надо сказать, что к тому моменту я ни разу водку не пробовал, студентам она была не по возрасту и не по карману, если пили, то дешёвое вино. Но слово «Старка» я слышал, поэтому произнёс его уверенно, как человек, понимающий в этом толк. «Да, «Старку», две бутылки», – заулыбалась Инга.

Теперь можно и в гости. А вот и дом, большой, деревянный, двухэтажный на бе­регу озера Разлив. Это был дом родителей дяди Кости из Кронштадта, полученный мо­лодожёнами в подарок в день свадьбы. Ком­нат много, но все они сданы дачникам. Правда, дело было в октябре, все дачники разъехались, поэтому семья жила свободно.

Дома нас встретили Ингина тётка и её дочка Верочка. Мужчины ранним утром уехали на рыбалку на Разлив, так у них было заведе­но по выходным. Но вскоре они появились с каким-то фантастиче­ским уловом. Там было килограммов восемьдесят разной рыбы (лещей, окуней, плотвы), которую все взялись споро распределять – эту на продажу, эту на сушку, эту на готовку, эту в погреб на засол… И после этого женщины принялись готовить. Надо отдать должное и тётке, и её одиннадцатилетней дочке, и Инге – все они готовили здорово, а рыбу разделывали просто виртуозно.

К часу дня обед был готов и стол накрыт. За большим столом сидели дядя Костя, сыновья, Володя и Олег, я, две женщины, тетя Милица и Инга, и Верочка. Перед каждым мужчиной стояла пол­литровка обычной водки и стопка, по объему соответствовавшая ровно одной шестой бутылки. Перед женщинами – по бутылке «Старки» и такие же стопки. А перед Верочкой – две бутылки пива, которое считалось, видимо, детским напитком.

Я Инге говорю – слушай, я водку не пью. Она смотрит на меня и отвечает – надо, деваться некуда. Первой свои две бутылки пива выдула Верочка, буквально за пять минут. Пришлось и мне – дей­ствительно, куда же деваться? Закуска, уха и другие блюда были такими вкусными, что водка проскочила легко и непринуждённо, и я наравне со всеми «уговорил» свою бутылку. Захмелел, конечно, но пьяным не был. К концу обеда дядя Костя, чрезвычайно выра­зительный мужчина, говорит: «Ну что, Инга, Серёга – парень наш.

«Берём!» И тут же – старшему сыну: «На тебе червонец, беги в мага­зин и купи ещё две бутылки, надо это обмыть, чтобы крепко было». Говорю Инге – я точно больше пить не смогу. А она опять отвечает – потерпи, никуда не деться. Думаю, что же придумать такого, а ну как вырвет, позору не оберёшься!

Но тут прибегает Вовка и говорит: «Пап, магазин закрылся на обед на два часа». Отец отвечает «Ну и дурак». Кто дурак, я так и не понял – продавец в магазине или сын? – но сообразил, что у меня есть шанс. Семья предложила нам, пока магазин не открыл­ся, прогуляться, посмотреть на местную достопримечательность – «Сарай Ленина». Это был сеновал в доме рабочего сестрорецкого завода, где Ленин скрывался перед тем, как перебрался в знаме­нитый шалаш на берегу Разлива. Я согласно закивал головой, но, как только мы с Ингой вышли на порог дома, я схватил её под руку и – огородами, огородами, потащил на вокзал, на электричку.

Смотрины прошли успешно, и нас пригласили на Седьмое ноя­бря в Петрозаводск познакомиться с семьёй. Я очень понравился Ингиной бабушке. Симпатия была взаимной. Но мне не понрави­лись бабушкины кошки, которых было больше, чем членов семьи. Вонь в подъезде стояла та ещё. Бабушка это заметила, и в следую­щий наш приезд кошек в доме как не бывало – всех она пристрои­ла в хорошие руки. Между мной и кошками она выбрала меня – ис­пугалась, что из-за кошек я не буду приезжать в Петрозаводск. Так что и здесь смотрины прошли с хорошим результатом. Но мама снова попросила отложить свадьбу до конца учебного года, боя­лась, что Инга может выбыть из строя по естественным причинам и не окончить институт.

Однако, вернувшись в Ленинград, мы тут же побежали в загс и подали заявление. А нашим сокурсникам объявили, что устраива­ем досрочную студенческую свадьбу. Двадцать восьмого ноября в учебной комнате общежития собрались две наши учебные груп­пы – около 60 человек. Инга проявила все свои кулинарные талан­ты, и, помимо традиционных салатов, на столе были волованы с грибами, пироги с разной начинкой, несколько кастрюль тушёного мяса с картошкой. Пили водку как настоящие химики. Для особо нежных поставили несколько бутылок вина. В общем, застолье по­лучилось широким. К этому случаю у меня уже был приготовлен костюм, купленный на «зерновые» деньги. А Инге портниха сшила платье из белого технического капрона.

Восемнадцатого декабря нас расписали. Мы пришли в загс вдво­ём, свидетелей тогда не требовалось. Работница загса посмотрела недоумённо – а где друзья, родители? Родители, говорю, дома, ждут у телефонов. Зачем я это сказал, сам не пойму, наверное – пошутил, домашние телефоны тогда были редкостью. Работница загса толь­ко хмыкнула в ответ на это и – объявила нас мужем и женой.

Потом зашли в ближайшее фотоателье, сделали стандартный свадебный снимок в семейный альбом. Купили в магазине бутылку вина «Российское полусладкое», нехитрую закуску вроде красного и белого зельца, капусты провансаль, хлеба и прекрасно посидели дома вместе с Толиком, Ингиным воспитанником.

Когда мы сообщили родителям, что поженились, нас пригласи­ли на зимние каникулы в Петрозаводск на мамин день рождения 24 января. А на следующий день, 25 января, тёща закатила нам настоящую семейную свадьбу. На нашу свадьбу пришли не только члены семьи, не только моя мама, приехавшая вместе с нами, и школьные друзья Инги, но и друзья самой Нины Павловны – заве­дующие отделами обкома, второй секретарь ЦК Карельской АССР, члены правительства… Собственно, организовал свадьбу Вадим, брат Инги. Ради этого он специально прилетел из Праги, где учился в университете.

На свадьбе был и отец Инги, Павел Михайлович Гультяй, о ко­тором впоследствии я узнал много интересного. С женой они ра­зошлись много лет назад – в молодые годы отец предпочитал бо­гемную жизнь с друзьями, театрами и капустниками. Ведь он был писателем-драматургом, работал заведующим отделом культуры Совмина Карелии. Во время Финской войны служил комиссаром в дивизии и отличился тем, что вывел дивизию из окружения, за что был награждён орденом Красного Знамени и стал знаменитым в Карелии человеком. Хотя все предыдущие годы, как говорила Инга, он не принимал никакого материального участия в воспита­нии детей, а их было четверо, на нашу свадьбу он подарил Нине Павловне кольцо с аметистом, а нам, молодой семье, – набор сере­бряных рюмочек на подносе с красивой гравировкой, он хранится у нас до сих пор.

Роскошный подарок мы получили от Нины Павловны – свадеб­ное путешествие ближайшим летом. Это был круиз на дизель-элек­троходе «Ленин» (бывший «Муссолини», полученный по репарации из Италии) по маршруту Кижи – Астрахань – Кижи. Мы посмотрели все города Поволжья и тогда-то вместе с Ингой выбрали Сталин­град как будущее место работы. С химзаводом я уже был знаком по практике на третьем курсе, а город поразил своим патриотиче­ским величием. У нас просто сердце замирало, когда мы ходили по его улицам.

Свадебные подарки мы храним до сих пор. Статуэтка «Царев­на-лягушка» из кости с гравировкой «Сергею и Инге в день свадь­бы» и серебряная конфетница с надписью «Всю жизнь – медовый месяц» от наших однокурсников, два синих хрустальных бокала, два набора чайных серебряных ложек, два сервиза Ломоносовско­го фарфорового завода, столовый и чайный… Почему я так точно перечисляю? Да потому что на серебряную свадьбу Инга устрои­ла дома выставку «Им тоже 25!», на которой выставила все уце­левшие свадебные подарки. На самом деле их было значительно больше. Но что-то побилось, постельное бельё и скатерти сноси­лись… В наше время деньги было не принято дарить. Но что день­ги? Потратил – и нет их. А подарки живут до сих пор. Посмотришь на них и вспомнишь счастливую юность.

ИНГА

Я не допускала мысли, что Сергей может быть ревнивым. Но столкнулась с этим пря­мо на нашей студенческой свадьбе. Мы с подругой решили проветриться и пошли че­рез комнаты общежития, где кипела своя ночная жизнь. В учебной комнате мы гуля­ли нашу свадьбу, а тут, в двух шагах, – ве­черние танцы в полумраке. Из зала с танца­ми высыпали ребята, увидели меня в белом платье невесты и с возгласами «Невеста!», «Танец с невестой!» затащили нас в тан­цевальный зал. Мы с подружкой задержались лишь на пару тан­цев, а потом пошли своей дорогой. Однако на «дороге», рядом с танцзалом, меня уже ждал Сергей. Он окатил меня ледяным взглядом и процедил: «Я считаю, что между нами всё кончено». Я сказала «хорошо» и пошла одеваться.

Стоял ноябрь, на улице было жутко холодно, дул ледяной ветер. А на мне лёгкие туфельки и продуваемое пальтишко. Я медленно шла к трамваю, чтобы ехать к себе на Васильевский остров. Не плакала, поскольку точно знала, что догонит. Нако­нец услышала за собой шаги и голос Сергея: «Ты же замёрзнешь, пошли обратно». «Но у нас же всё кончено! – говорю. – Я еду до­мой». Он кое-как уговорил меня вернуться и, не доходя до обще­жития, стал читать мне лекцию, что девушке не подобает так себя вести. Если я в первый день свадьбы иду танцевать незнамо с кем, то что же будет потом?! Возмущался, надо сказать, вполне искренне. На что я ответила, что с его взглядами категорически не согласна и если я его не устраиваю, то расходимся.

Сергей подумал и сказал: «Давай будем считать инцидент ис­черпанным и договоримся впредь не ссориться больше пяти ми­нут. Кто-то должен прервать ссору и извиниться, признав вину». Мы все шестьдесят лет соблюдали это правило. Правда, если я была виновата, то я через пять минут извинялась. Если же ви­новат был Сергей, то через пять минут подходил и говорил: «Ну ладно, я тебя прощаю». И мы хохотали.

ЦИТАТА

Человек существует для чего угодно, но только не для себя самого.

Эрих Фромм