Волшебство – на седьмой день

С какими чувствами люди приходят сегодня на работу? О, это огром­ный спектр, в котором, как я наблюдаю, усталость, ненависть к начальнику, страх, раздражение и тоска сильно перевешивают ра­дость и азарт. Редко кто испытывает счастье. Верите, но все годы и слагающие их дни, которые я проработал на Волгоградском заводе им. С.М. Кирова – от аппаратчика до главного инженера, – были по-настоящему счастливыми. Каждый день я чувствовал, что за­нят чрезвычайно важным делом, я видел результаты своего труда и знал, что их ждут по всей стране. Это вдохновляло невероятно. Тогда химическая промышленность была актуальна как никогда – она почти мгновенно откликалась на внешние события и задания, которые давало правительство. А мы ощущали себя немного вол­шебниками: нам ставили сложную задачу, и мы быстро решали её в сроки, которые сегодня кажутся невероятными.

Вот пример. Первого мая 1960 года над Свердловском сбили самолёт-шпион U-2 с Фрэнсисом Пауэрсом, американским лётчи­ком. Пауэрс успешно катапультировался, а самолет, разумеется, разбился. Но его обломки нашли, а в них – гидравлическую жид­кость трибутилфосфат. Стоит напомнить, что трибутилфосфат – это не просто компонент гидравлической жидкости. Это вещество – выдающееся изобретение человечества, потому что обладает свойствами уникального экстрагента, способного вытащить цен­ные металлы из природного сырья и продуктов вторичной перера­ботки. Впрочем, это выяснилось чуть позднее, когда производство этого уникального вещества мы уже наладили.

Тогда, в 60-м, нашему заводу поручили в короткий срок организо­вать производство трибутилфосфата. К этому времени я уже работал начальником смены. Вместе с Владимиром Николаевичем Троицким, технологом цеха, мы очень быстро нарисовали проект, и через полго­да стали производить этот продукт в том количестве, которое нужно было стране. Помню, я тогда ещё подумал – надо же, так я, оказы­вается, что-то умею и что-то могу. В Ленинградском технологическом институте, моей альма-матер, нам давали хорошее инженерное обра­зование. Но здесь, на заводе, я, по сути, впервые применил эти зна­ния, и у меня получилось! Я понял, что я могу. А заводское начальство тоже подумало – надо же, а этот парень чего-то стоит. И сделало вы­воды: меня назначили начальником установок – большого корпуса, в котором стояли несколько установок, производящих этилмеркаптан, меркатофос, тиофос, разные полупродукты.

Были в нашей практике случаи, которые действительно похо­дили на волшебство. Да взять хотя бы вот этот – с дефолиантом. Он произошел как раз вскоре после того, как меня назначили на­чальником установок. Дефолиант, согласно названию, вещество, заставляющее растение сбрасывать листья. Это были 1962–1963 годы, когда государственная программа химизации уже пять лет стремительно продвигалась вперёд. Тогда в повестке дня стояли удобрения и ядохимикаты для сельского хозяйства. Почему имен­но они? Потому что нужны были большие урожаи, чтобы накормить страну, и нужно было много растительных волокон, чтобы одеть страну. Министерство поручило нам создать производство самого современного по тем временам дефолианта бутифоса.

Мы очень быстро, в течение года, решили эту задачу. Здесь нам помогли специалисты из Всесоюзного научно-исследовательского института защиты растений (ВНИИХСЗР) – выдали готовую тех­нологию. А мы приспособили её под наше производство и одной работающей установкой обеспечили потребность страны в этом дефолианте. Однако надо было убедиться, что мы производим то, что надо, – что вещество работает. И меня направили в Узбекистан на испытания на хлопке.

Я взял с собой канистру бутифоса в самолет. Тогдашние правила авиаперевозок были намного мягче нынешних, но я и их нарушил, хотя канистра была тщательно и герметично упакована. С пересад­ками мы с канистрой долетели до Ташкента, а оттуда добрались до Среднеазиатской машиноиспытательной станции (САМИС) под Ташкентом. Здесь испытывали новую сельхозтехнику, новые удо­брения и ядохимикаты. Директор станции, дважды Герой Социали­стического Труда, очень колоритный и энергичный мужчина, даже с пистолетом в кобуре для пущей убедительности, принял меня, выслушал и говорит – давай попробуем.

Надо сказать, что бутифос действует только на седьмой день после его однократного внесения на поле. Именно тогда опадают все листочки растения, а коробочка с хлопком полностью раскры­вается. Иными словами, хлопчатник становится пригодным для машинной уборки. То ли я плохо это объяснил директору, то ли он просто не обратил внимания на мои слова, но они прошли мимо его ушей. Он поручил своим летчикам распылить препарат на поле хлопчатника. Я же, как член экипажа, готовил растворы нужной концентрации. Мы обработали громадное поле. И стали ждать. Но узбеки, как дети, оказались нетерпеливыми. Первые два дня они ходили к полю каждые пять минут. А на третий, увидев, что ничего не происходит, потеряли к нему, а заодно и ко мне, всяческий инте­рес. И самое ужасное – сняли меня с довольствия.

На седьмой день рано утром в мою комнату в общежитии вры­вается какой-то человек, хватает меня с постели в охапку, тащит в машину и куда-то везёт, ничего не объясняя. Ну, думаю, сейчас что- то будет, причём что-то неприятное. Но оказалось всё наоборот. Он домчал нас до экспериментального поля, где уже бегал возбуж­дённый директор станции, приговаривая: «Нет, вы только посмо­трите!» А посмотреть было на что: всё поле было белое-белое, как будто ватные облака опустились на землю и накрыли растения. Но это были не облака и не снег, а раскрыв­шиеся коробочки хлопчатника, который к тому же сбросил все свои зелёные листочки. Всё, как и обещано, – ровно на седьмой день.

Восторгу не было конца. Меня опять усадили в машину и по­везли в Дом приёмов – отмечать это радостное событие. Сначала меня поили чаем без всего. Потом принесли сахар – и был чай с сахаром. Потом принесли конфеты – был чай с конфетами. Потом принесли печенье – был чай с конфетами и печеньем, и я подналег на них, потому что сильно проголодался. Когда принесли яичницу, я смог её съесть с трудом – желудок был забит сладостями. И вот когда у меня было уже полное пузо, на празднование приехал ди­ректор станции – и вынесли шашлыки и плов. Я говорю – ужас, у меня не осталось места в животе для плова! А мне говорят – а ты сходи за угол и освободи место для плова, дело житейское. Дело, конечно, житейское, более того – с давней историей со времён Не­рона и Лукулла. Но зачем же перед обедом кормить сладким? Ока­залось, что это обычный порядок застолья в Узбекистане. Начи­нают с чая и медленно, постепенно втягиваются в процесс в ожи­дании главного блюда. Но поскольку все узбеки знают местные порядки, то они и пьют чай, соответственно, в расчёте на главное блюдо. У них место для плова всегда остаётся. А я не столько пил чай, сколько с голодухи «ел» его с печеньем и конфетами.

Испытания, включая застольное, прошли успешно, я вернулся в Вол­гоград совершенно счастливый, а вслед за мной приехали гонцы из Таш­кента с чемоданом денег – за бутифосом. Потом на протяжении многих лет Узбекистан использовал бутифос на полях и благодаря этому вол­шебству значительно освободил студентов и школьников от ежегодного ручного сбора хлопка – теперь хлопок могли убирать машины.

ЦИТАТА

Каждое чудо должно найти своё объяснение, иначе оно просто невыносимо.

Карел Чапек