альтернативный текстНа этой фотографии Сергею Голубкову 18 лет. Неиссякаемый оптимизм был дан ему от рождения и помогал творить великие дела всю жизнь.
Сергей Голубков со своими одноклассницами. С Таней Кореньковой-Додух (стоит слева) Сергей дружил всю жизнь.
Семья родственников, в которой Сергей жил на первом и втором курсе в Санкт-Петербурге. В одной комнате…
Дедушка Еспер Всеволодович Иванов со своими внуками Леонидом, Сергеем и Густавом Голубковыми.
Фирменная улыбка Сергея Голубкова, не покидавшая его всю жизнь, до последнего вздоха. 1961 г., Сталинград
Леонид Ефименко, Евгений Гусев, Сергей Голубков и Владимир Додух. Они не только вместе учились в Ленинградском технологическом институте, но и жили в одной комнате в общежитии, и дружили всю жизнь.
Фотография Сергея и Инги из фотоателье сразу после загса 18 декабря 1958 года.
Рядом с Сергеем – мама Инги, Нина Павловна Васильева, спасительная тёща.
Всю жизнь Сергей Викторович занимался спецхимией: сначала производил, потом – руководил этой огромной подотраслью в стране.
Дискуссия Сергея Викторовича Голубкова и Марка Анатольевича Захарова в Театре Ленинского комсомола по поводу производственной темы на сцене была опубликована во французском журнале «Пари Матч», 1982 г.
Лауреаты закрытой Ленинской премии 1972 года: слева направо – И.В. Мартынов, С.В. Голубков, В.М. Зимин, А.П. Томилов, И.М. Мильготин.
Главным в Клубе СОП (санитарно-обмывочный пункт) был волейбол!
В Москве Сергей Викторович пристрастился к теннису, но его страстью с детства и до последних дней оставались шахматы.
Друзья Голубковых в Волгограде – большая семья Бисекеновых. Рядом с Сергеем Викторовичем – Галия и Инга. Обе – в одинаковых платьях. Весьма распространённая ситуация в СССР, поскольку все отоваривались в одних и тех же магазинах с ограниченным ассортиментом.
На корпоративах советских времён приглашённые звёзды не требовались. Танец маленьких лебедей – коронный номер Сергея Викторовича (второй справа в первом ряду), начало 70-х годов.
Леонид Аркадьевич Костандов, министр химической промышленности СССР, и его заместитель, верный и надёжный друг Сергей Викторович Голубков.
Сергея Викторовича Голубкова и Юрия Михайловича Лужкова связывали множество совместных полезных дел, смелых реализованных проектов и тёплая дружба.

ПЛАЧ ОСЕТРОВ

Вспоминаю этот страшный случай, когда на нашем заводе прорва­ло накопители и сточные заводские воды хлынули в Волгу. Дело было летом 1964 года, стояла чудовищная жара, все хотели купать­ся, но в воду войти было нельзя. Погибло множество осетров и про­чей рыбы. Катастрофа была чрезвычайно резонансной, но далеко не первой в нашей стране. Просто она, видимо, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения. Тогда Алексей Николаевич Косыгин, председатель Совета министров СССР, распорядился на­казать виновных по всей строгости закона, чтобы другим впредь неповадно было.

Под раздачу попал главный инженер завода, лауреат Ленинской премии, участник войны, известный на всю страну химик Борис Яков­левич Либман, ему в то время было сорок с небольшим лет. Либмана осудили на два года. Петра Васильевича Вершинина, начальника ЦЗЛ и бывшего директора завода, а также Сергея Фёдоровича Писарева, начальника производства смолы, дающего самые грязные стоки, осудили условно. И всем троим присудили колоссальный денежный штраф. Таких денег у них не было и быть не могло.

Борис Яковлевич был моим учителем, и я объявил на заводе, что собираю деньги для погашения штрафа и что все желающие инженерно-технические работники могут присоединиться. Присо­единилось 1500 человек, причём каждый внёс по своему месяч­ному окладу, а тогда он в среднем составлял 150 рублей. Так что искомую сумму мы собрали и штраф погасили. Сейчас это кажется невозможным, но так было. Меня вызвали в партком и объявили, что за мою деятельность по сбору денег решено исключить меня из партии. Я сказал, что, конечно, согласен с решением уважаемого собрания, но есть одна маленькая проблема – я не член партии. Надо было видеть их изумлённые лица. Тогда мы посмеялись и ра­зошлись.

Конечно, мы ходили на заседания суда, стучались во все ин­станции, чтобы защитить Либмана. Казалось нелепым сажать в тюрьму лауреата Ленинской премии. Тем не менее два года он по­лучил, но благодаря химической общественности страны, которая продолжала за него хлопотать, отсидел всего год. Первые полгода он работал в тюрьме прачкой. А вторые полгода каждый день его из тюрьмы забирала машина и везла в закрытую лабораторию на одном из заводов, где он весьма продуктивно занимался исследо­ваниями.

Пока Либман сидел, а я его регулярно навещал в тюрьме, слу­чилось трагическое событие – в один день погибли два очень сильных главных инженера химических заводов в разных городах.
Один умер на операционном столе, второй по­пал под машину. Во время очередного визита к Либману я рассказал ему, что он потерял двух друзей. «Ещё один такой случай, и я буду считать, что легко отделался», – мрачно пошутил Либман. Через год я забирал Бориса Яковлевича из тюрьмы, по­скольку за мной была закреплена персональная заводская машина. Приехали домой, выпили по маленькой, и для Либмана началась но­вая и вполне успешная жизнь: он занимался исследованиями в Вол­гограде, а потом в Москве, в ГосНИИХлорпроекте.

Но сама эта история с таким жёстким сценарием подействова­ла на отрасль как отрезвляющий душ. Проблемы охраны окружа­ющей среды, на которые ещё вчера плевали и которые накапли­вались на заводах годами, теперь стали объектом пристального внимания на всех химических предприятиях. Большинство из них было решено за три-четыре года.

Мы на своём заводе нашли два нетривиальных решения. Пер­вое – взаимное уничтожение стоков. Мы так соединяли стоки раз­ных производств, чтобы их компоненты взаимодействовали меж­ду собой, нейтрализуя друг друга. В результате такого простого решения токсичность стоков резко уменьшилась и их количество сильно сократилось.

Второе красивое решение было связано с непрерывным кон­тролем качества сточных вод – мониторингом. Причём контролем самым надёжным, биологическим. Здесь нам очень помог ихтио­лог, участник войны Олег Львович Бурковский, которого я нашёл в Волгограде и пригласил на работу. Он создал очень наглядную систему биоиндикации сточных вод. Главным индикатором в этой системе работали мальки осетров. Олег брал этих малышей разме­ром сантиметров десять на рыбзаводе, где их разводили, привозил на наш завод и распределял по большим стеклянным ёмкостям. Они стояли в каждом цеху, и через них круглые сутки протекала сточная вода этого цеха. Разумеется, мальков кормили, и в бла­гоприятных условиях на заводе они вырастали до двадцатикило­граммовых особей.

Чем были интересны эти мальки? Они очень чувствительны к загрязнению воды посторонними веществами. Если сток был пло­хой, мальки погибали. Но эту стадию мы прошли быстро – никто не хотел убивать осетрят, поэтому старались очищать стоки как следует. Если же концентрация посторонних веществ была немно­го превышена, то мальки становились уродцами: у них изгибалась нежная хорда и они превращались в плавающие загогулины. Для работников цеха видеть малька, изуродованного по их вине, было страшной и невыносимой мукой. Работники умоляли как можно скорее заменить уродцев на здоровых мальков и гарантировали, что больше такого не повторится.

Каждое утро я обходил цеха и навещал осетров. Они были не­обыкновенно милыми, почти ручными существами. Мне даже казалось, что они меня узнают. Но в один злосчастный день всё закончилось. Случилось это в 1977 году после моего отъезда в Москву, где меня ждал портфель замминистра. По чьей-то нера­дивости все мальки, предназначенные для цехов и содержавши­еся в специальном бассейне, задохнулись – что-то случилось с аэрацией. Осетры в цехах уцелели, там всё было в порядке. Тог­да-то и решили этот эксперимент больше не продолжать. Но за­мечу объективности ради, что к тому времени необходимость в таком жестком контроле отпала – все цеха выдавали допусти­мые стоки, не вредящие ничему живому. А кроме того, появились уже хорошие аналитические приборы, которые автоматически и круглые сутки контролировали состав стоков. Полагаю, что ра­ботники цехов вздохнули с облегчением.

ИНГА

Волгоград был буквально напичкан хи­мией – более десятка заводов выстрои­лось вдоль Волги. Поэтому едва ли не каждый пятый в городе был химиком или имел отношение к химическому произ­водству. Никаких разговоров о вреде хи­мии где бы то ни было я никогда не слы­шала. Порой мы ощущали в городе химический запах, но воспринимали это как должное и неиз­бежное, злом не считали. Напротив, химию считали чудом, которое призвано изменить жизнь человека и страны к луч­шему. Правда, женщины выходили на пенсию в сорок пять, мужчины – в пятьдесят, но большинство благополучно прео­долевало среднестатистическую продолжительность жизни и доживало до преклонного возраста. Те, кто заботился о своём здоровье, не почувствовали на себе влияние химии. А те, кто небрежничал с химией на заводе, конечно, здоровье теряли. Хотя тогда защита людей на наших производствах была надёжной, что бы там ни говорили. Поэтому случай 1964 года с выбросом ядовитых стоков в Волгу был для нас громом среди ясного неба.

Кстати, Сергей со своим заводским стажем имел пра­во на пенсию в 50 лет. Когда время подошло, я напом­нила, что пора оформить пенсию. Разумеется, речь шла только об оформлении, а не о выходе на пенсию. Он от­ветил резко и возмущённо: «Ты в своём уме?! Я либо зам­министра, либо пенсионер. Третьего варианта нет». И это вскоре аукнулось нам. Когда в начале девяностых ликви­дировали Министерство химической промышленности, нас моментально открепили от поликлиники Совмина, которой мы пользовались с 1977 года. Но пенсионеров министерства не тронули: их семьи обслуживают до сих пор. Сергей отличался удивительной непрактичностью по отношению к своим личным делам и семье, хотя был чрезвычайно рационален во всём, что касалось его про­фессии и работы.

ЦИТАТА

Жизнь — это долг, хотя б она была мгновением.

Иоганн Вольфганг Гёте