Мой зоопарк

Куда бы я ни приехал, обязательно стараюсь побывать в зоопарке, если он есть. Ищу идеальный, где животным было бы хорошо поч­ти так же, как на воле. Пока не нашёл, но в новом зоопарке в Япо­нии, помнится, провел восемь часов, потому что он приближается к моему идеалу.

Люблю зверей с детства и многим им обязан. Взять хотя бы козу Ленку. Не будь её, может, и сгинул бы я ещё ребенком. А исто­рия случилась такая. Идёт война, отец работает на белорусской же­лезной дороге, старший брат – на фронте, мы с мамой и средним братом в эвакуации на станции Майна под Ульяновском. Мне тогда было три года, а среднему брату – двенадцать. И тут маме предла­гают работу стрелочницы, потому что рук на железной дороге не хватало. Однако на стрелочницу надо было полгода учиться, при­чём вдали от нашего дома. И мама оставляет нас с братом вдвоём, а чтобы у нас всегда была еда, покупает нам козу Ленку.

Коза давала молоко, но ей нужен был хороший корм. Брат ра­зыскал место, где коз пускали на хорошее пастбище, за деньги. Денег у нас, разумеется, не было, поэтому брат сделал в ограде, подальше от глаз, небольшой лаз, в который просовывал нашу Ленку. Она целый день паслась, а вечером надо было её как-то выманить. И брат нашёл решение. Коза Ленка обожала мыло, для неё это было всё равно что конфеты для нас. За кусочком мыла она могла подпрыгнуть невероятно высоко и чуяла его за­пах за версту. А с мылом у нас проблем не было. Через нашу станцию проходило огромное количество поездов, поэтому же­лезная дорога и откосы были усеяны обмылками. Мы их собира­ли и приучили Ленку прыгать за ними.

Теперь вызволить козу с выпаса, куда мы её внедряли незакон­но, было просто. Мы подзывали Ленку, трясли обмылком над огра­дой, и она сигала через забор навстречу своему счастью. Причём делала это виртуозно, рассчитывала, каким должен быть разбег и в какой точке оттолкнуться. Пастухи, видя такое дело, стали нара­щивать забор сверху. Но Ленка каждый раз брала новую высоту. Как хорошая спортсменка, она прыгала всё выше и выше, пока не сломала ногу. Пастухи пожалели нас, мальчишек, и дали нам шину, чтобы мы наложили Ленке на ногу.

Наша коза так пристрастилась к мылу, что все годы, проведён­ные с нами в эвакуации, требовала свое лакомство и без него от­казывалась давать молоко. Понятно, что вкус Ленкиного молока отдавал дегтярным мылом. Но я думал, что так и должно быть, – сравнить мне было не с чем.

Ленка спасла нам жизнь в те полгода, когда не было мамы. По­том мама вернулась, а через три года мы поехали домой, в Оршу. Коза Ленка ехала с нами и жила ещё несколько лет в нашей квар­тире. В Орше я наконец попробовал настоящее молоко и ужаснул­ся, какую же мыльную Ленкину гадость я пил.

Мне было уж восемь лет, когда к нам в Оршу приехал пожить мамин отец, мой дед. У деда была пенсия, а мой старший брат, заработавший на войне множество наград, каждый месяц полу­чал за них деньги, причём больше, чем зарабатывал мой отец на железной дороге. Как только в руках оказывалась очередная выплата, брат покупал водку, и они с дедом садились пить. Пом­ню, однажды, когда водка закончилась, меня послали в магазин – бегом туда и обратно. Когда закончилась и эта бутылка, мне пришлось опять бежать. И вот я уже бегу с пятой бутылкой и не­брежно так помахиваю ею. А бутылка выскользнула и разбилась, прямо на глазах у деда с братом.

Надо сказать, что дед и брат были жестокими людьми, особен­но когда выпьют. И я вижу, как глаза у них наливаются кровью. Ну всё, думаю, мне конец, сейчас прибьют. Понимаю, что убежать всё равно не смогу, и продолжаю медленно к ним приближаться. Они смотрят на меня с закипающей яростью. И вот когда до них остаётся несколько шагов, что-то с их лицами вдруг происходит, ярость сменяется изумлением, а изумление – широкой улыбкой. И вот они уже хохочут, показывая пальцем за мою спину. Оборачи­ваюсь и вижу, что наша дворняжка Пахом лакает водку из лужицы от разбитой бутылки и пьянеет на глазах. А пьяная собака – это на­столько уморительное зрелище, что цирк отдыхает. Растроганные дед и брат махнули на меня рукой – мол, прощён. И с тех пор Пахом стал моим лучшим другом.

Но вот кошек я терпеть не мог, пока случай не изменил моего от­ношения к ним. Однажды мы вместе с нашими дочками приехали на госдачу к Ингиной маме в Карелию. Это был двухэтажный дере­вянный барак с удобствами в коридоре и печным отоплением. На семью ответственного работника, а Ингина мама в то время была министром соцобеспечения Карелии, выде­ляли одну комнату независимо от размера семьи. Семья у нас была большая, в двад­цатиметровой комнате отдыхало десять человек. Одно хорошо – эта дача стояла на озере в сосновом бору, было и футбольное поле, на котором мы, молодёжь, часто гоняли мяч.

Возвращаемся как-то вечером после игры, мокрые и потные, и видим наших детей, столпившихся под сосной. Оказывается, соба­ка спугнула котёнка, он сиганул на сосну на четыре метра вверх и слезть не может. Надо спасать. Я поставил кого-то из парней себе на плечи, и тот снял котёнка с дерева. Мои дочки взмолились: «Можно мы его хотя бы покормим?» Ну уж коли спасли, то почему бы не накормить – спасители всегда великодушны. Я разрешил. Девчонки потащили котёнка в дом. А я упал на диван и от устало­сти задремал. Проснулся оттого, что котёнок вылизывал мою спи­ну, сидя на ней верхом.

Как нетрудно догадаться, котёнка, названного Пушок, оставили, а когда уехали в Волгоград, Пушка приютила баба Женя, Ингина бабушка. Спустя какое-то время от бабы Жени приходит письмо: «Ваш Пушок родил шестерых котят и теперь зовётся Пуней». Пуня, конечно, была кошкой своенравной, но любила бабушку и меня, выделяла из всех – видимо, помнила добро.

Прошло время. У нас уже появились внучки, Настя и Наташа, с которыми мы отдыхали на нашей даче в Покровке. Мы тогда, в 1985 году, по случаю купили половину деревянного дома-развалю­хи, привели его кое-как в порядок и с радостью отдыхали в нём. Тогда-то к нам приблудился рыжий котёнок. Теперь уже две наши внучки взмолились – давайте покормим. Покормили и конечно же оставили. А через месяц пришлось его забрать с собой в Москву. Рыжик прожил с нами восемнадцать лет.

ЦИТАТА

Животные – очень милые друзья: не задают вопросов и не критикуют.

Джордж Элиот